Малое путешествие по большому государству

Глава 32. Последняя глава о народе или дедовщина наоборот.

Я боюсь, что меня сочтут сентиментальным. Хотя, что, собственно, в этом плохого? Нас так долго приучали, что сентиментальность – буржуазная слабость, что добро должно быть с кулаками, что ей Богу, и костяшки пальцев у многих сбиты, а про добро… Не то что его нет, но мы как-то разучились о нем говорить, забываем как оно выглядит. Так что вперед, читатель, если ты не боишься сантиментов!

Однажды вечером, уже после отбоя, в часть завезли уголь. Зам. ком. части по хоз. части считал нашу роту в чем-то виноватой, и потому разгружать уголь поручили именно нам. Делать нечего, стоим, машем лопатами. Вдруг ко мне поворачиваются малознакомые соседи, кажется русские, и говорят: «шел бы ты отсюда, шел бы ты спать.» «Да вы что мужики, да я и не устал вовсе!» «Иди парень, а то поколотим» И меня вытолкнули. Я и пошел спать.

Кстати, пославший нас на уголь майор Хотожин был колоритнейший тип, он тоже убеждал меня принять присягу, но делал это очень по-своему: «Я тебе работу дам, и на гражданке такой не найдешь!» «Я тебя в Москву к девкам повезу.» А через пару дней «Прими присягу, я тебя на своей дочери женю! У меня такая чудная дочь.» Уж не помню, как я его благодарил за сватовство, посмеиваясь про себя: «а к девкам ты меня до или после свадьбы поведешь?»

Глава 33. Немного об офицерах и прапорщиках.

Как уже мог заметить читатель, в части служили не только солдаты, но и офицеры и прапорщики. Они были не слишком заметны. Один из фундаментальных армейских законов: чем выше начальство, тем менее оно влияет на жизнь солдата: командир роты влиятельней, чем командир части, а ни оба ничто по сравнению с командиром отделения – солдатом срочником, обычно ефрейтором. Этот ефрейтор может облагодельствовать солдата, а может превратить жизнь в ад, что бы ни командовали офицеры. Думаю, так обстоит дело не только в нашей, разгильдяйской службе, но и в лучшей армии мира. Второй фундаментальный закон: чем выше офицерский чин, тем дурней его носитель. Действует закон начиная со старлея до подполковника. Старший лейтенант может быть умнее просто лейтенанта, но капитан всегда дурнее старлея, майор дурнее капитана, подполковник дурнее майора. Как выше – не знаю, не сталкивался во время службы с полковниками. Из этого закона следует, что армия стоит на старлеях (возможно и прапорщиках, но они не поддаются классификации). Старшие лейтенанты, еще не забывшие мечты о честной службе отечеству, уже получившие изрядный казарменный опыт, но еще не побежденные этим опытом, еще ищущие смысл в происходящем и огорчающиеся окружающей щлохинности – были лучшими командирами и инженерами. Это потом, с годами и сопутствующими повышениями по службе они, как правило, не борются с нелепицами, а пытаются их использовать для карьеры и денег.

Как же профессиональные военные относились ко мне? Кроме губителя-самоучки Паращенко и замполита, губителя по должности – безразлично или с симпатией. Вот характерный эпизод: по инициативе Паращенко меня поставили в наряд. Я дежурю у входа в роту, отдавая честь всем входящим. Входит один из ротных прапорщиков: «Как ты стоишь?! Что за безобразие! Какой дурак тебя в наряд поставил! А если уж поставили, так стой нормально, а не как Иисус Христос!» Я объяснил, какой дурак меня поставил, тогда прапорщик – был это русский парень, наверное, моложе 30 – стал ругать мой военкомат, и все военное начальство, направившее такое несчастье как Пименов именно в их часть. И в самом деле, моя очевидная неприспособленность ко всему армейскому: маршировке, пенью хором, даже военные звания я различал с трудом, – оскорбляла не только солдафонов. Но только самые злобные из них винили за это меня, большинство ругало военкомат, «который для того и есть, чтобы таких как ты в армию не пускать.» Кроме того, были у меня и сильные стороны: я не пил, не буянил, понимал по-русски – не слишком много таких было в роте. И когда мой отец приезжал в гости, он удивлялся: «к тебе здесь неплохо относятся.».

Глава 34. Дух и материя.

Любезный читатель – как я рад, если вы дочитали, не уснув, до этой главы – надеюсь, вы не забыли, что философской основой идеологии в Советском Союзе был диамат (диалектический материализм, учение о первичности материи и вторичности сознания). Так вот, это учение ложно, по крайней мере для в./ч. №54614. Сейчас я расскажу убедительнейший пример.

С конца лета 1983 я заболел. У меня стала часто без видимой причины идти кровь из носа: то ли нервы тому были виной, то ли мой перевод из нарядчиков в бригаду грузчиков, то ли что еще. Поэтому все время: на плацу, на работе, при докладе начальству был я в окровавленном х./б. (так называлась наша форма, нечто вроде гимнастерки цвета хаки). Наш фельдшер то ли принимал не каждый день, то ли вообще не хотел меня принимать. Наконец, для надежности поковыряв травинкой в носу, я проник к нему. Кровь пошла прямо на его глазах. Деваться фельдшеру было некуда, он оформил меня в госпиталь, ехать надо было завтра. Довольный я размышлял: «какая хорошая болезнь – носовое кровотечение! Не больно, а всем заметно: будь у меня больны какие внутренние органы, сердце, печень, желудок – никогда бы не убедить, что не симулянт. А кровь, она же всем видна, замечательный симптом.»

Назавтра мы с фельдшером уже прошли КПП, как навстречу – замполит. Этот замполит время от времени поддерживавший Паращенко в его нравоучительных беседах и спроси фельдшера: «а куда это вы с Пименовым?» «В госпиталь, Пименов болен.». «Как это в госпиталь! Пименов и в госпиталь, ишь захотел! Отменить!!! На лопату его, а не в госпиталь!!!» И что вы думаете, представитель самой доступной народу медицины послушно разворачивается. Госпиталь отменен. Идеология и духовность в лице замполита показала свою первенство в споре с медициной и материализмом в лице фельдшера.

Впрочем, в борьбе замполита с моей госпитализацией была диалектика, ибо в госпиталь я все-таки попал через пару дней. Диалектические материалисты, быть может, прочитав эти строки скажут: «вот видите, так и должно было быть. Если бы Пименова пустили в госпиталь сразу, это был бы вульгарный материализм, материальная, медицинская сторона всегда важнее, но побеждает диалектически, в борьбе, что и произошло. Кроме того, медицина в СССР подлинно самая гуманная в мире.». Сомневаюсь в их правоте: думаю, что в спор духа (замполита) и материи (фельдшера) вмешалась магия, т.е. ГБ. Мой куратор из ГБ, а таковой имелся и пару раз со мной побеседовал, прослышал о проблеме, и сказал: «Да вы что там, с ума сошли! Если Пименов у вас сдохнет, знаете какой скандал будет! Немедленно отдать его врачам!» Были и другие причины моей госпитализации, но о них здесь не к месту.