Малое путешествие по большому государству

Глава 54. О русской поэзии.

Чем дольше я пишу, тем чаще и громче слышится мне: «А кому могут быть интересны наблюдения солдата стройбата, лаборанта, вахтера? Что значительного можно разглядеть со столь незначительных высот? Кому интересна твоя болтовня о ничтожных вещах: нарядах, профобязательствах, паутине, ключах и т.п.?». Друг пролистает до третьей страницы, сестра до десятой, мать до двадцатой, жена до тридцатой (внимание, читатель, я вовсе не утверждаю что все эти родственники у меня есть или были, или будут! Я говорю лишь о том, что если они были бы, то могли бы вести себя именно так.), а людям незнакомым и вообще открывать незачем эту повесть. Что и кому могу я сказать нечто новое, поучительное, забавное, грустное, красивое? И, желая как-то выправить сей изъян, решил я посвятить некоторое место в повести замечаниям о предмете, значительность которого бесспорна, – о русской поэзии. Какое же другое место приличней для подобных замечаний, как не то, где рассказывается о дружеском разговоре в вахтерской будочке филологического факультета? Всякий должен согласиться, что лучше выбрать место невозможно, и некоторые добрые люди простят мне за сию композиционную находку непродуманности, поспешности, горячности, прохладности, длинноты, краткость, резонерство, таинственность и прочие литературные болезни, из которых здесь невозможно перечислить и сотую часть.

Что значительней было для нашего Отечества, чем родная поэзия? Необозримая Родина наша разнится пейзажем, климатом, образом жизни, но Пушкина, как и небесные светила, знают все русские. Его знали лучше, чем православные молитвы, не говоря уже о классиках марксизма. Во времена запрета на политику, на церковь, на торговлю, на эмиграцию – русская поэзия стала всем. Любовь к Гумилеву и Бродскому выражала не только поэтический вкус, но и была антисоветским паролем. Стихи Лермонтова, Блока, Есенина заучивали как молитвы. Ловкачи от поэзии продавали Советской власти свои бездарные восхваления, а более одаренные умели торговать и своим фрондерством. Читатели путешествовали по Италии вместе с Пушкиным, Мандельштамом, Блоком сквозь «железный занавес». Когда рухнул СССР, высвободилась Церковь, появилась политика, закипела торговля, открылись границы – поэзия перестала быть модной и круг ее любителей сужается до нескольких светлых точек.

Глава 55. Внутренний голос.

Говорят, что у в каждом человеке живут как бы два существа: одно действует, а другое наблюдает за ним: укоряет или одобряет, смеется или плачет от увиденного. Ко мне это не совсем подходит, потому что во мне не один внутренний голос, а по меньшей мере сто один, по преимуществу несогласных друг с другом. И вот один из них, внимательный и суровый, начинает меня расспрашивать.

• 
  Согласен ли ты, что человек, стремящийся и не без успеха, лишь к наслаждениям этой жизни, гедонист и эпикуреец, – пресыщается?
  
• 
  Вероятно – отвечаю я – хотя мне трудно утверждать со знанием дела, ибо многие из людских удовольствий достаются мне куда реже, чем хотелось бы.
  
• 
  Как христианин ты мог бы согласиться и более уверенно – упрекает голос и продолжает – а человек, пресыщенный материальными удовольствиями впадает во всевозможные интеллектуальные соблазны, надеясь с их помощью испытать более острые впечатления?
  
• 
  Пожалуй, я зачастую начинаю прямо со второго.
  
• 
  Искренность делает тебе честь, но сама по себе не оправдывает ошибок – отмечает голос – а интеллектуальные соблазны надоедают, как и материальные, и человек впадает либо в апатию, либо в хулиганство?
  
• 
  Случается.
  
• 
  Замечательно, что у нас так мало разногласий. Теперь взглянем на наиболее знаменитых русских поэтов. Например, на Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина и Маяковского. Вряд ли ты оспоришь, что гедонизм пронизывает поэзию Пушкина, задает ее тон?
  
• 
  У Пушкина можно найти самые разные настроения, «Бесы» даже ты не назовешь стихотворением гедониста, но, если говорить о главенствующем настроении…
  
• 
  Мы с тобой не монографию пишем, а разбираемся в важных вещах. Следующий по времени и в школьных учебниках – Лермонтов. Бунтарство и демонизм занимают в его поэзии то место, какое у Пушкина занимало ровное восхищение миром, гедонизм.
  
• 
  Пожалуй, я догадываюсь куда ты клонишь.
  
• 
  Молодец, но сообразительность не избавляет от необходимости делать выводы и следовать им. За Лермонтовым, хотя бы по популярности следует Блок, в котором демонизм уже соседствуют с апологией варварства, например в «Скифах» и «12». А за Блоком идут талантливые и сентиментальные хулиганы Есенин и, Маяковский. Я думаю, вывод ты в состоянии сделать сам.
  
• 
  Ты имеешь в виду, что уже гедонизм Пушкина влечет кровожадность Маяковского? Далее ты сделаешь вывод, что если в культуре слишком упиваются внешней, телесной стороной мира, то могут ее потерять, как это случилось после нашествия Глокой Щуздры и дыр-бул-щила на русскую культуру. Дай тебе волю, ты вообще запретишь поэзию.
  
• 
  Ты горячишься, как я могу что-то запретить, когда я лишь голос? Но вернемся к Пушкину. Его было принято называть отцом современного русского литературного языка. Сравним его с «отцами» литературных языков других народов: немцев и итальянцев. Отцом итальянского языка называют Данте, в первую очередь за его Божественную комедию, где он увековечил свою платоническую любовь к Беатриче, и, не противореча христианскому учению, дал картины загробного мира. Впрочем, в России мало кто читал песни о Рае. Отцом немецкого литературного языка называют Лютера за его перевод Библии на немецкий. Ясно, что оба этих гения воодушевлялись в творчестве христианской верой. О Пушкине этого сказать никак нельзя. Не будем упрекать его мальчишеской выходкой, «Гаврилиадой»: в зрелые годы он не хвастается этой, не лишенной изящества, поэмкой. Но, даже когда он пишет о стихи на Евангельские темы, трудно отделаться от впечатления, что персонажи Евангелия для него лишь литературные образы, как Аполлон или другие языческие боги. Когда читаешь Данте, таких мыслей не возникает, да и любовь, прославляемая итальянцем, совсем не та, что прославляет Пушкин.
  
• 
  Ты клеймишь Пушкина так прямолинейно! У него такие красивые стихи!
  
• 
  Ты не прав, я критикую не Пушкина, а отношение к нему общества, культ Пушкина, явившийся симптомом духовной болезни. Пушкин – прекрасный поэт, но те, кто пытались сделать из него «наше все», повредили и поэту, и всем нам. Моя мысль еще ясней, если ты посмотришь на сложившийся в 10-ые годы ХХ века культ Блока: его больное, измученное воображение буквально завладело читательскими толпами, лишило их здравого смысла. Не стоит винить за это одного Блока, куда виновней читатели, сделавшие из барда учителя жизни.