Томас Роберт Мальтус. Экономические взгляды Т. Мальтуса

В первом издании своего "Опыта" Мальтус не упоминал тенденцию убывающего плодородия почвы, а в шести последующих изданиях и даже в своей последней публикации на эту тему - "Общем взгляде на проблему народонаселения" - он показал, что явно предпочитает обращаться напрямую к интуиции читателей вопреки строгой формулировке своего закона. Во всем литературном наследии Мальтуса присутствует неопределенность относительно того, какой вариант закона убывающего плодородия относится к сравнительным темпам роста населения и средств существования. В "Общем взгляде" нам сначала говорят, что возможности производства пищи "явно ограничены недостатком земли... и снижением того прироста продукта, который должен быть получен благодаря постоянному приложению добавочных капиталов к уже обрабатываемой земле". Здесь статический закон дан в неполной формулировке, подразумевающей не столько предельный, сколько средний показатель эффективности. Страниц через десять нас уверяют, что "хотя благодаря экономии труда и улучшенной системе животноводства в оборот могут быть введены худшие земли, чем те, которые использовались прежде, однако полученное таким образом добавочное количество жизненных благ никогда не будет настолько велико, чтобы в течение сколько-нибудь долгого времени перекрывать действие принудительных и предупредительных ограничений роста народонаселения". Здесь нам предлагается сомнительная динамическая теория убывающей эффективности технического прогресса, столь характерная для всех рассуждений классиков о вековых тенденциях в сельском хозяйстве.

По существу, Мальтус противопоставил гипотетическую способность населения к росту в определенном темпе фактической невозможности увеличивать продовольственные ресурсы тем же темпом. На первый взгляд может показаться, что это положение непроверяемо. Но именно это положение является главным звеном в рассуждении Мальтуса о том, что рост населения не ограничивается ничем иным, кроме страха голода. Следовательно, давление населения на наличные продовольственные ресурсы существует всегда. Как указывал Мальтус в своей переписке с Нассау Сениором, "население, за исключением новых колоний, где условия благоприятнее, всегда давит на продовольственные ресурсы и всегда готово размножаться быстрее, чем растет пропитание". Из этого следует явно ложный вывод, что жизненный уровень не может устойчиво повышаться в "старых" странах с растущим населением. В первом издании своего "Опыта" Мальтус именно это и утверждал. Но во втором издании он добавил ограничение: "[нравственное] воздержание от брака, не приводящее к беспорядочным удовольствиям". Под этим он подразумевает просто поздние браки и строгое воздержание в добрачный период; он порицал противозачаточные меры при любых обстоятельствах как "безнравственные". Это новое условие превращало теорию Мальтуса в нечто предельно обобщенное и столь же пустое: улучшение условий жизни доказывает, что нравственное обуздание препятствует росту народонаселения; ухудшение же условий жизни доказывает, что отсутствие благоразумия ведет к нищете и пороку.

Любого оппонента, приводившего свидетельства в пользу того, что средства существования растут быстрее, чем население, утихомиривал логический вывод: значит, рабочий класс практикует "нравственное обуздание". Оставалось лишь одно возражение: показать, что средний брачный возраст на самом деле не повысился и уровень внебрачных рождений не понизился. Поскольку демографическая статистика того времени не могла подтвердить ни того, ни другого, оборона Мальтуса становилась непробиваемой. Находились немногие, кто оспаривал его теорию, подвергая сомнению тезис, будто контроль над рождаемостью - это "нищета и порок". Здесь довод Мальтуса был весьма прост: человек по своей природе существо ленивое, праздное, не склонное трудиться, если ему будет дано легко уйти от ответственности за плоды его "естественных страстей". Мальтусу достаточно было сослаться на общественное мнение своего времени, чтобы с легкостью отвергнуть все так называемые неомальтузианские ограничения "как по причине их безнравственности, так и потому, что они устраняют необходимые побуждения к усердному труду".

Таким образом, теория народонаселения Мальтуса оказалась в опасной близости к тавтологии в обличье теории. Если мы соглашаемся с Мальтусом в том, что контроль над рождаемостью - вещь морально предосудительная, на его стороне история роста народонаселения в течение последних двух столетий: численность населения не тормозилась ничем, кроме "нищеты и порока". Если же мы, напротив, находим контроль над рождаемостью морально оправданным, Мальтус опять-таки прав: "нравственное обуздание" в широком смысле слова - это одно из ограничений роста населения сверх ресурсов продовольствия. Теорию Мальтуса невозможно опровергнуть, так как она неприменима ни к каким вероятным или действительным демографическим тенденциям: она претендует на то, чтобы описывать реальный мир, но ее описание справедливо по определению ее собственной терминологии.

Статистические выкладки Мальтуса неубедительны не столько потому, что ему не хватало доброкачественной статистики, сколько из-за неспособности его теории выдержать столкновение с эмпирическими данными. Кейнс как-то похвалил цифровой и фактический материал Мальтуса как "доказательство, выведенное индуктивным путем", и даже Маршалл отдал должное тому, что он назвал "первым случаем основательного применения индуктивного метода в общественных науках". Но Мальтус был ближе к делу, когда в предисловии ко второму изданию своего "Опыта" заметил, что, "если какие-либо ошибки, помимо моей воли, вкрались в эту работу, они не могут иметь значительного влияния на сущность моих соображений".

4. Автоматические ограничения

Именно Сениор первым разделил потребительские товары на предметы "необходимости, благоприличия и роскоши". По мере экономического развития роскошь для одного поколения становится приличием для следующего, а для дальнейших, возможно, и необходимостью. Сениор подчеркивает, что желание сохранить свой уровень жизни, надежда перейти к более высокому социальному статусу - это такие же сильные мотивы поведения, как стремление к браку и продолжению рода. Поэтому с повышением жизненного уровня вступают в действие автоматические ограничители роста народонаселения. Мальтус отрицал практическое значение для трудящихся классов такого мотива, как "желание улучшить свои условия"², и с особенным упорством отвергал утверждение Сениора, что этот мотив автоматически становится ограничителем. По мнению Мальтуса, проблему можно решить только улучшением нравов и упрочением религиозных обычаев. Все же в своем "Опыте" он не раз говорит о том, что в Англии явно распространены "вкус к жизненным удобствам и комфорту, желание улучшить свое положение (важнейший источник общественного благоденствия)", вследствие чего "можно наблюдать господство самого похвального духа усердия и благоразумия... среди весьма широкого класса людей". А в последней главе своей книги, названной "Наши разумные ожидания по поводу дальнейшего усовершенствования общества", он возложил всю надежду на "очевидно узкий принцип своекорыстия, который предписывает каждому из нас прилагать все силы ради улучшения своего положения". Посвятив целую книгу доказательству того, что лишь невообразимыми усилиями можно предотвратить голод и болезни, он заключает на последних страницах книги, что дух соперничества и состязания будет все более действенным ограничителем во всех "цивилизованных и густонаселенных" странах.

Кто-нибудь скажет, что это чересчур - требовать, чтобы теория, описывающая исторические тенденции, к тому же еще и выявляла степень независимости противодействующих факторов от самой господствующей тенденции. Такое требование можно предъявлять к естественным наукам, но от общественных нельзя требовать подобного совершенства. Однако можно согласиться хотя бы с тем, что даже в общественных науках следует определять время, в течение которого ведущая тенденция может дать ожидаемый результат. Очевидно, что, если не определен отрезок времени, в течение которого предсказание может быть проверено на достоверность, мы не можем опровергнуть и соответствующую теорию; в любой момент нам скажут: "Подождите, посмотрите еще". Таким образом, в области общественных наук многие теории, которые выглядят научно, так как на их основе делаются конкретные прогнозы, на самом деле оказываются лишенными эмпирического содержания. Теория Мальтуса - один из лучших образцов такого метафизического теоретизирования в истории западной мысли. Он выдумал игру, в которой мы будем встречаться снова и снова; ее можно было бы назвать "апокалиптической обманчивостью" - именно так можно выразить характерную для нее склонность к предсказаниям без границ во времени. Читатель еще увидит, что в истории экономической мысли величайшим мастером "апокалиптической обманчивости" был не Мальтус, а Карл Маркс.

В указанном свете легко понять, почему Мальтуса так поразительно мало интересовали законы роста народонаселения; он не хотел учитывать временной лаг, необходимый для реакции населения на изменившийся уровень средств существования, и никак не упомянул о половозрастной структуре населения, особенно об удельной доле женщин фертильных возрастов, которая существенна для способности населения к росту. Во всех своих трудах он явно рассматривал уровень рождаемости вне связи с уровнем смертности, а ограничения роста населения - вне связи с его численностью. Он читал Адама Смита и знал о том, что во всех обществах размер семьи находится в обратной зависимости от уровня семейного дохода, но он не сделал серьезных выводов из этого факта. И в том, что впоследствии рост населения стали рассматривать в принципе как лежащий вне сферы материальных условий и экономической науки, несомненно, немалая заслуга Мальтуса.

5. Теория оптимальной численности населения
и прожиточного минимума заработной платы
Одна из трудностей интерпретации теории Мальтуса состоит в точном определении понятия перенаселенности. Если мы допустим, что Мальтус под перенаселенностью имел в виду ситуацию, когда население слишком велико, чтобы прокормиться отечественным продовольствием, то возможностей внешней торговли вполне достаточно, чтобы прогнать Мальтусов призрак голода. Но иногда Мальтус, а также Нассау Сениор и Джон Стюарт Милль давали более существенное определение: население слишком велико для достижения максимальной эффективности производства, и сокращение его численности повысило бы среднедушевой доход. В 1920-х годах это положение сформировалось в виде так называемой теории оптимальной численности населения:

если население того или иного региона слишком малочисленно для ведения эффективного производства - а "разделение труда ограничивается масштабом рынка"³ - или, напротив, слишком многочисленно, то очевидно, что может существовать некая промежуточная точка, в которой численность населения оптимальна. Иначе говоря, оптимальна та численность населения, при которой доход на душу максимален. Из этой концепции оптимальной численности следует, что тенденция снижения уровня заработной платы до прожиточного минимума свидетельствует о перенаселенности. См. рисунок 3-1: если заработная плата в расчете на одного рабочего равна прожиточному минимуму, то для равновесия численность населения должна быть равна В. При меньшем населении будет производиться больше дохода, чем нужно для поддержания прожиточного минимума, и, следовательно, население будет расти; но прирост выше точки В будет сдерживаться "принудительными" ограничениями. Улучшение технологий или расширение внешней торговли сдвинет кривую доходов вверх (см. пунктирную линию на рис. 1) и вызовет прирост населения, предел которому положит возвращение заработной платы к величине прожиточного минимума.

Рис. 1.

Можно увидеть, как несправедливы расхожие представления историков-обществоведов, будто бы экономисты-классики были "пессимистами", убежденными в наличии тенденции сохранения заработной платы на уровне прожиточного минимума. У них могли быть другие основания для пессимизма, но все они без исключения считали, что жизненный уровень рабочих может быть повышен. Механизм взаимозависимости заработной платы и численности населения использовался для демонстрации полной эластичности долговременной кривой предложения труда, из которой следует, что заработная плата определяется предложением независимо от спроса. Тем не менее обычно признавалось, что в реальной жизни для адаптации к повышению заработной платы может потребоваться не менее целого поколения. В своих "Принципах" (1820) Мальтус замечает, что "внезапный прирост капитала может сопровождаться соответствующим предложением труда не ранее чем через 16-18лет". Это была первая констатация факта, что между повышением заработной платы и ростом населения всегда есть некоторый разрыв во времени. Пока сохраняется этот лаг, реальная заработная плата будет увеличиваться, что, в свою очередь, изменяет ее равновесный уровень, соответствующий прожиточному минимуму. Уже одно это - без всяких соображений о "нравственном обуздании" или контроле над рождаемостью - позволяет думать о более светлом будущем, сохраняя теорию прожиточного минимума как аналитический инструмент.

Вполне очевидно, что теория прожиточного минимума заработной платы - это никакая не теория: прожиточный минимум берется как нечто данное, обусловленное тем, как трудовое население относится к продолжению рода, а также, по-видимому, общим уровнем медицинских познаний. Это всего лишь один из примеров классической склонности упрощать анализ, уменьшая число переменных, подлежащих определению. Теория прожиточного минимума заведомо не годится для определения заработной платы в какой-либо конкретной ситуации из-за своей безнадежной неоднозначности: мы не можем знать, о каком отрезке времени идет речь. Например, если заработная плата равна прожиточному минимуму, это значит, что рабочие воспроизводят свою численность в пределах возмещения естественного выбытия: в каждой семье по двое детей (мы отвлекаемся от детской смертности). Но поскольку прирост народонаселения обычно составляет положительную величину и численность рабочей силы все время увеличивается, постольку "рыночный" уровень заработной платы всегда и в любой момент должен быть выше, чем "естественный" прожиточный минимум. Какова же настоящая природа того регулирующего механизма, который снижает заработную плату, - в том ли она, что иные дети, которые при иных обстоятельствах могли бы умереть в младенчестве, доживают до трудоспособного возраста? или в том, что добавочный доход идет на увеличение рождаемости? А может, смертность ни при чем, а рождаемости дано расти так медленно, что душевой доход постоянно возрастает? Названная теория нам ничем здесь не поможет. Но это те вопросы, на которые нужно иметь ответы, если мы хотим предвидеть жизненный уровень будущего.

б. Мальтузианство сегодня

Достоинство теории оптимальных размеров населения состоит в том, что она обеспечивает аналитическую основу, которая позволяет судить о "пере"- или недонаселенности. Но подобно мальтузианской теории она ничего не может сказать по поводу важнейшей проблемы факторов, определяющих рост народонаселения. Конечно, хорошо известно, что уровень санитарии и развитие медицины влияют на динамику смертности. Менее ясны законы рождаемости. Однако мальтузианская теория не дает возможности изучать уровень рождаемости ∙ какой-либо связи с общепринятой экономической теорией, и на первый взгляд трудно понять, отчего позднейшие экономисты не следовали классическому способу объяснения динамики рождений. Отличительная особенность классической теории народонаселения состоит в том, что она рассматривает "производство детей" не как трату дохода на "потребительские блага" ради текущего удовлетворения души, а как вложения в "капитальные блага", которые принесут отдачу в будущем. По мальтузианской теории получается, что потомство производится при постоянных издержках - повышение спроса на труд непременно создает дополнительные доходы, превосходящие эти издержки, и таким образом ведет к увеличению рождаемости. Но более реалистично предположить, что издержки "производства детей" возрастают как в смысле текущих затрат на воспитание ребенка, так и в смысле упущенного заработка матери. Рост народонаселения обычно связан с его сосредоточением в городах, где потенциальные заработки матерей растут, школьный возраст удлиняется, и все вместе увеличивает издержки на детей. В то же время ослабление семейных связей, сопровождающее процесс индустриализации, уменьшает ожидаемую отдачу от детей в виде их расходов на обеспечение родителей в старости. Если сопоставить постоянный рост расходов на воспитание детей со снижением ожидаемой отдачи, то не приходится удивляться тому, что в промышленно развитых странах рождаемость есть убывающая функция от национального дохода. Исходя из такого рода простейших соображений, можно было бы построить экономическую теорию роста народонаселения в духе классической экономической науки.

Однако никто из экономистов после Мальтуса, по крайней мере до самого последнего времени, не пошел по этому пути. Снижение рождаемости во второй половине XIX в. было объяснено внешней причиной: изменением "склонности к продолжению рода". На деле же экономисты попросту перестали заниматься исследованием законов народонаселения. В результате они оказались не готовыми к пониманию ставших крайне актуальными после второй мировой войны проблем перенаселенности слаборазвитых стран. Трудности, переживаемые многими слаборазвитыми странами в настоящее время, связаны с тем, что рождаемость у них высока, как в аграрных странах, а смертность низка, как в странах индустриальных. Со временем, по мере экономического развития, эти трудности будут изживаться, как они были изжиты в промышленно развитых странах Европы, но несколько поколений жителей слаборазвитых стран еще будут стоять перед выбором: либо, по Мальтусу, рост их населения будет контролироваться голодом и болезнями, либо им придется так или иначе прибегать к сознательному ограничению рождаемости в конфликте с господствующими религиозными обычаями. Как всегда, у обоих вариантов есть рьяные приверженцы: неомальтузианцы стоят на том, что в отсталых странах все усилия экономической модернизации следует подчинить задаче контроля над рождаемостью и предпринимать только после успешного решения этой задачи, а некоторые марксисты и большинство католиков отвергают любые попытки контролировать рождаемость, считая этот контроль либо неэффективным без индустриализации, либо аморальным по сути. В этих спорах до сих пор на разные лады склоняется имя Мальтуса, хотя трудно всерьез поверить в то, что теория народонаселения Мальтуса имеет отношение к современным демографическим проблемам, - она никак не объясняет падения рождаемости в развивающихся странах, мало что может сообщить о демографической связи между рождаемостью и смертностью, безмолвствует об экономических последствиях сдвигов в возрастной структуре населения, и она бессильна при выработке политики для регионов с тяжелыми проблемами перенаселенности.

Если бы теория Мальтуса была настоящей теорией, мы бы задали вопрос: а что произошло бы, окажись она неверной? И получили бы (должны были получить) ответ: с ростом численности населения среднедушевой доход должен не падать, а повышаться. Таким образом, история западных стран не подтверждает теорию Мальтуса. Защитники Мальтуса говорят: а современная Индия? Нет спора, Индия - страна перенаселенная и бедная. Она перенаселена потому, что с применением западной медицины смертность понизилась и рост населения был оторван от текущего уровня дохода. Следовательно, Индии было бы полезно также "вестернизировать" свою норму рождаемости. Но что общего имеет такой совет с мальтузианской теорией народонаселения?

УБЫВАЮЩАЯ ОТДАЧА И ТЕОРИЯ РЕНТЫ

В центре внимания мальтузианской теории народонаселения была проблема ограниченных ресурсов земли. В числе "побочных продуктов" этой теории оказались концепция убывающего плодородия почвы и - что более удивительно - теория, объясняющая природу земельной ренты. Эти две идеи так тесно переплелись, что и появились на свет одновременно, вместе с другими откликами на публикацию "Опыта" Мальтуса.

В 1815 г. в Англии были опубликованы четыре трактата - Уэста, Торренса, Мальтуса и Рикардо. В каждом независимо от остальных была сформулирована теория дифференциальной ренты. Каждая работа на свой лад отвечала за создание парламентского комитета для рассмотрения проблемы цен на зерно, которые упали незадолго до этого, и каждая начиналась с указания на связь между высокими ценами на зерно и вовлечением в обработку менее плодородных и менее пригодных земель в период наполеоновских войн. Все четыре автора согласно указали, что объяснением служит феномен убывающего плодородия - "тот принцип", по определению Уэста, "что по мере улучшения обработки получение сырого продукта обходится все дороже и дороже". "При равных количествах работы, - разъяснял Уэст, - каждое дополнительное вложение в сельское хозяйство в действительности дает все меньшую отдачу... В то же время очевидно, что в промышленности равное количество труда всегда производит одно и то же количество изделий", формулировку Уэста можно истолковать таким образом, что данный "принцип" верен только при определенном состоянии технологии; но на самом деле Уэст, подобно Торренсу, Мальтусу и Рикардо, считал, что в сельском хозяйстве отдача действительно падает с течением времени, невзирая на изменения в технологии. Из всех четырех авторов он один высказывался об этом самым определенным образом: "Необходимость прибегать к использованию худших земель, нежели те, которые уже находятся под пашней, или к более дорогостоящей обработке одних и тех же земель приводит к тому, что по мере совершенствования методов труд в земледелии становится менее производительным... [что] более чем съедает эффект от механизации и разделения труда в сельском хозяйстве".