Валентин симоненко, бывший мэр Одессы, Председатель Счетной палаты Верховной Рады Украины, доктор экономических наук, профессор, академик

Есть на Памире пик

Имени Блещунова.

Так назвал его тот,

Кто первым пришел сюда.

Где-то на карте мира

Едва заметное слово,

Скользкий холодный камень

Над океаном льда.
Шли к нему альпинисты,

Сжимая белые пятна,

Их лишь четверо было

В сорок седьмом году.

Имя дали вершине

И повернули обратно,

Пик подарив туману,

Ветру, снегу и льду.

Люди дважды не ходят.

Над безмолвием мира,

Над истоками рек

Пик стоит неподвижно

При любой непогоде,

В самом разгаре жизни

Связанный с ним человек.

Вдруг альпинисты снова

Движутся вверх по склонам,

Крючья вбивают в лед,

Движутся люди к пику

Имени Блещунова,

Медленно, неуклонно,

Только вверх и вперед.

Повторное восхожденье,

Их не азарт спортсменов

Гонит сквозь снегопад,

Это подарок другу,

Подарок ко дню рожденья,

В день, когда человеку

Исполнится пятьдесят.

А почему не свершилось —

Я ведь, право, не знаю

И сказать не могу.

Видно, что-то сломалось,

Почему-то не сбылось,

Только тенью мелькнуло

На другом берегу.

И самому подняться,

Вновь на снегах и скалах

Свой оставляя след...

И все же скажу — не надо,

Совсем не надо бояться

Неумолимого бега

Нас покидающих лет.

Но главное — сохранилось,

И если отбросить зеркало,

И сердце больное забыть,

То что, скажи, изменилось?

Ничто ведь не изменилось!

Все так же сияет солнце

И так же хочется жить.

И властно манят вершины,

И снова стучатся в двери

Товарищи и друзья,

Мальчики и девчата,

Женщины и мужчины,

Альпинисты и физики,

Его большая семья.

Мне не бывать на Памире,

Не испытать восходителя

Яркое торжество,

Но я бесконечно рада,

Что есть в этом светлом мире

Пик имени друга

Хорошего моего.

В жизни каждого человека есть имена, которые никогда не тускне­ют в благоговейной, благодарной памяти…

Таким Человеком в моей жизни был и остается Александр Влади­мирович Блещунов.

Моя программа о жизни и творчестве наилюбимейшего Поэта Ма­рины Цветаевой познакомила и подружила меня со многими замеча­тельными людьми. Среди них был и Александр Владимирович. Про­изошло это в январе 1981 года. После премьеры в Доме актера ко мне за кулисы подошел слегка сутулый седой мужчина. Представился. Сказал много добрых теплых слов о программе и предложил продол­жить разговор у себя дома, за чашкой чая: "Я живу здесь рядом", — сказал он. Александр Владимирович произвел на нас с мужем очень приятное впечатление, и мы охотно приняли его приглашение. Ког­да мы вошли в его квартиру, нас поразило обилие картин на стенах. Комнаты показались нам очень тесными, потому что были заставле­ны шкафами, шкафчиками, тумбами, в которых находились настоя­щие сокровища — старинные изящные вазы, бокалы из венецианско­го стекла, роскошные фарфоровые сервизы, иконы, предметы куль­та, женские серебряные пояса из Закавказья, веера... С какой-то дет­ской радостью он открывал один шкаф за другим с желанием погру­зить нас в этот мир красоты...

Потом мы пили чай с вкусным вареньем и пирогом и долго-долго Сворили о завораживающей, берущей сразу в плен поэзии Марины Цветаевой и о трагической судьбе Поэта... Расставаясь с Александров Владимировичем, мы поняли, что его дом станет для нас родным.

Наши встречи стали частыми. После посещения моих концертов он обязательно приглашал нас "на чай". Александр Владимирович заранее приглашал друзей, и я нередко повторяла всю программу. Вспоминаю ежегодные Рождественские вечера с кутьей и узваром которые готовил сам хозяин, с пирожками и прочими яствами, кото­рые приносили все мы, и, конечно же, с концертной программой. На этих вечерах всегда замечательно играла друг детства Александ­ра Владимировича, великолепная пианистка Людмила Наумовна Гинзбург, прекрасно исполняла романсы солистка нашей филармо­нии Ирина Соколова... На этих вечерах, как правило, были люди раз­ных профессий: ученые, врачи, инженеры, альпинисты, совсем моло­дые и люди преклонного возраста. И объединял всех нас радушный хозяин, у которого для каждого из нас находилось доброе слово. Он был одинаково внимателен и к академику, и к только недавно пере­ступившим порог его дома юноше или девушке. Меня всегда пора­жала его неуемная жадность общения. На мой вопрос: "Как вы не ус­таете от такого количества людей?" он, улыбаясь, отвечал: "Я ведь жить не могу без людей!". Как часто раздавался его телефонный зво­нок, и следовало приглашение (в "приказном" порядке!) немедленно приехать, чтобы "вкусить божественный нектар только что приве­зенной из Ташкента дыни", а иной раз прослушать интересное сооб­щение приехавшего из Новосибирска друга, известного физика, ли­бо на авторский вечер московского барда...

Случалось, что во время очередной встречи Александр Владими­рович незаметно выходил из комнаты, вдыхал из ингалятора, и. как только приступ отступал, он снова возвращался к нам. Мне кажется. что Александр Владимирович, так щедро отдавая себя людям, никог­да не знал старости души, никакие немощи не выводили его из строя. никогда я не слышала от него жалоб, нытья. А ведь к тому времени он уже был больным человеком.

Он очень любил людей, но не меньшей любовью он одаривал животных, которые отвечали ему взаимностью. Однажды, заметив, что астма прогрессирует, мы привели к нему известного в городе пульмонолога В.З. Вайнштока, который застал такую картину: Александр Владимирович с приступом астмы, рядом с ним на подушке собаки (Чара и Рыжик), на шее, как воротник, кошка Серая, а на голове маленький котенок. Доктор пришел в ужас: "Ведь вам категорически противопоказано такое тесное общение с животными, ведь это пища для вашей астмы. Это ведь очень сильный аллерген, они вам сокращают жизнь!". На что Александр Владимирович ответил: "Пусть я проживу меньше, но с ними!". Когда мы провожали докто­ра он долго не мог успокоиться. Но мы прекрасно понимали, что с этими животными он не расстанется никогда...

Александр Владимирович был уже тяжело болен. Мне очень хоте­лось за все то добро, что он постоянно дарил нам, доставить ему ра­дость. Предлог был — мой день рождения. Мы принесли угощение, и в узком кругу отметили этот день. "Леночка, — попросил меня Александр Владимирович, — завершите созданный вами праздник чтением Цветаевой". И я стала читать...

Этот вечер в его квартире был последним. Потом мы все, сменяя друг друга, посещали его в больнице. 21 мая 1991 года его не стало...

Но он продолжает жить в делах музейных, в сердцах многочислен­ных друзей и учеников. Мы всегда 25 августа (день рождения) и 21 мая (день памяти) собираемся в музее, вспоминая нашего дорогого ушедшего друга. Хочется поблагодарить сотрудников музея, сохра­няющих ту ауру, полную духовности, которая всегда царила в этом Доме! Во время таких встреч рождается ощущение, что вот-вот от­кроется дверь, и войдет улыбающийся Александр Владимирович.

Его отсутствие в жизни каждого из нас, любящих его, постоянно ощутимо, его место осталось незаполненным...

"Не говори с тоской: "Их нет!"

Но с благодарностию: "Были!".

Александр Владимирович Блещунов, узнав, что у нас иностран­ные гости, любезно предложил организовать для них вечер, несмот­ря на то, что в то время контакты с иностранцами были очень огра­ничены. Он понимал, что для Лоррейн и Ника участие в таком куль­турном вечере давало возможность неформального дружеского об­щения с людьми из малопонятной для них страны под названием Советский Союз — Лоррейн и Ник всегда интересовались культу­рой России, ее географией и историей. В их доме, в г. Делфте, в Гол­ландии, была собрана обширная библиотека переводных изданий российских классиков и много пластинок классической музыки.

Не будем забывать, что это был 1981 год, и представление о Рос­сии, как часто называли СССР за его пределами, было, в первую очередь, связано с балетом и именами Павловой, Дягилева, Нижинского и музыкой Чайковского, Бородина, Римского-Корсако­ва, Мусоргского, Стравинского. Затем, в переводе, с великой рус­ской литературой Толстого, Достоевского, Тургенева, Лермонто­ва и Горького. Позже темные стороны советского реализма, так идеалистически представленные советской пропагандой, были вскрыты в работах писателей-диссидентов, таких, как Пастернак и Солженицын.

Однако Лоррейн и Ник посещали не Россию и Украину, а Совет­ский Союз по индивидуальному туру без постоянной опеки со сто­роны Интуриста. Обычно иностранцы имели возможность ознако­миться и удивиться огромным богатствам, сосредоточенным в му­зеях, дворцах, доступных туристам, в театрах, однако у них не было возможности напрямую общаться с гражданами страны. Лоррейн и Нику удалось во время посещения Москвы и Ленинграда увидеть много интересного, просто походить по улицам городов, названных именами хорошо известных им писателей, сопоставить свое пред­ставление о России с реальной ситуацией. Везде люди пытались с ними заговорить на английском, французском или немецком язы­ках. Всегда они встречали очень доброжелательное отношение к се­бе. В Москве Володя Либерзон (привлеченный мной в одесскую секцию альпинизма и ставший одним из близких друзей Александ­ра Владимировича) организовал для них очень интересные экскур­сии по городу и посещения музеев. Володя уже в Москве много рас­сказывал Лоррейн и Нику об удивительном человеке — Александ­ре Блещунове.

И вот, наконец, в Одессе произошла встреча с Александром Вла­димировичем в его доме, куда Лоррейн и Ник пришли вместе со мной и моей женой Валерией. Вернее, это была обычная комму­нальная квартира, и о музее еще не было и речи. И вот здесь, по их признанию, они встретились с той удивительной страной, которую представляли в своих мечтах. После ознакомления с разнообразны­ми коллекциями и истинными раритетами из собрания хозяина Лоррейн и Ник были приглашены к дружескому застолью в компа­нии самых разнообразных гостей Александра Владимировича. Впрочем, все было как обычно — за столом соседствовали извест­ный кинорежиссер и начинающий альпинист, оперный певец и ученый-физик из Москвы, и что поразительно, всегда находилась общая тема для беседы.

Удивительное сходство Ника с Лениным и здесь, за столом, послужило поводом для шуток. Присутствовавший за столом кинорежиссер предложил Нику сыграть эпизодическую роль Ленина в но­вом фильме. Чтобы разрядить обстановку, Александр Владимиро­вич заметил, что это лишь внешнее сходство, так как Нику в жизни ближе другие ценности, и его внутреннее содержание совершенно не соответствует внешнему сходству с Лениным.

Александру Владимировичу самому было интересно пообщаться с образованными людьми из Западной Европы и понять ход их мыслей и интересы — он удивительным образом чувствовал и по­нимал людей вне зависимости от их национальности и убеждений. Кроме того, он был удивительным организатором, который предви­дел на много шагов вперед действия других людей и научил многих своих друзей и учеников, в том числе и меня, тем основам, которые сейчас называют "прожект-менеджмент" и "межкультурное взаи­модействие". Неудивительно, что альпинист Володя Либерзон из Москвы (о котором я упоминал) стал крупнейшим специалистом в области управления проектами. Поэтому и культурный вечер, ор­ганизованный для моих иностранных друзей Александром Влади­мировичем с присущим ему мастерством и утонченным вкусом, превзошел все ожидания.

На столе были представлены замечательные образцы одесской кухни, любовно приготовленные Александром Владимировичем и его друзьями. Сюрпризом были ягоды, собранные хозяином и его учениками-альпинистами в горах Кавказа. Лоррейн и Ник никогда таких ягод раньше не пробовали.

Во время ужина, как всегда в подобной ситуации, были затрону­ты некоторые темы, волновавшие присутствовавших. Когда Лор­рейн увидела фотографию Александра Владимировича в военной форме, она поняла, что ему пришлось воевать против фашистской Германии. Лоррейн выразила глубокую благодарность Александр}' Владимировичу и советским воинам, которые освободили боль­шую часть Европы от фашизма. Ее отец всегда ей говорил, что на­род Англии обязан своей свободой страданиям людей Советского Союза и, в особенности, людям Ленинграда, так как именно их сопротивление спасло Англию от поражения в войне с Германией. Очень много караванов судов отправлялись с грузами в Архан­гельск из родного города Лоррейн. Часто суда были атакованы не­мецкой авиацией или подводными лодками, и многие моряки не вернулись домой.

Сейчас можно только удивляться, насколько вперед смотрел Александр Владимирович. Когда была затронута тема застоя в Советском Союзе, он задолго до перестройки высказал мысль о том, что стране нужно примерно двадцать лет жесткого капита­лизма, чтобы начать нормально развиваться. Многих такое выска­зывание удивило и даже шокировало, однако время показало, что Александр Владимирович был полностью прав. Лоррейн и Ник более придерживались социалистических взглядов на устройство общества и отрицали такой подход. Однако Александр Владими­рович объяснил им, что он также не сторонник капитализма, но без такого периода практически невозможно построить более справедливое общество, которое в то время было, например, в Ни­дерландах и Швеции.

Среди гостей были профессиональные певцы и музыканты, кото­рые взяли инициативу в свои руки и запели старинные песни на шотландском языке под аккомпанемент клавесина, чем произвели неизгладимое впечатление на всех присутствовавших, в особеннос­ти на шотландку Лоррейн.

Неожиданно в этом районе Одессы отключили электричество — немедленно появились свечи в старинных подсвечниках, и пре­красное пение продолжалось довольно долго — и поверьте, было очень жаль, что появился свет, и всем присутствующим пришлось вновь вернуться в двадцатый век.

Лоррейн и Ник понравились коллекции Александра Владимиро­вича, но гораздо большее впечатление на них произвел он сам и окружавшие его люди.

Недавно я подарил Лоррейн красочный альбом Муниципального музея личных коллекций им. А. В. Блещунова. Лоррейн с огромным удовольствием вспомнила об удивительном вечере, который она вместе с Ником провела в гостях у Александра Владимировича и просила сказать буквально следующее: "Много ужасных событий происходит в мире, и иногда мы почти впадаем в отчаяние от дейст­вий людей, но к счастью, имеются острова культуры, вселяющие надежду в будущее. Александр Блещунов создал такой остров, и нам посчастливилось провести короткое время там, встретиться с ним и теми, кто разделяет его идеи, и ощутить, что они были очень близки нашим собственным".

Благодаря созданию Муниципального музея личных коллекций им. А.В. Блещунова этот остров культуры уже значительно увели­чился и укрепился, а самое главное, стал постоянно обитаемым те­ми людьми, которые помнят Александра Владимировича, следуют его идеям и верят в будущее.

Гаага, Нидерланды

Евгений ЛУКАШОВ

НАС ОБЪЕДИНЯЛ СТАРОКОННЫЙ
Город Одесса — образец толерантности, город добра и солнца, где в каждой сфере человеческой деятельности творили и творят заме­чательные мастера, город талантливых, увлеченных людей.

Я родился и вырос на Пушкинской угол Греческой (в парадной, где находилась редакция газеты "Моряк". Это Пушкинская, 11). На­против, во дворе музея, жили художники Т. Фраерман, В. Зайченко, в доме через дорогу жил поэт Б. Нечерда, неподалеку — легендарный капитан М. Григор, артист балета С. Середа, путешественник А. Бле­щунов. Детство было наполнено яркими событиями, а мальчишки послевоенной поры были общительны, неугомонны, жизнерадостны. Уже в ранней юности я был знаком и общался со многими интерес­ными людьми; взрослея, было с кого брать пример.

Бойким местом в 60-е годы на улице Пушкинской был бар ресто­рана "Красный". За чашкой кофе и рюмкой коньяка здесь собира­лись представители одесской богемы, деловые люди, фарцовщики, можно было встретить художников С. Сычева, В. Хруща, Ю. Шуре-вича, музейщиков О. Соколова, В. Млынчика, поэтов И. Рядченко, В. Бершадского, артистов театров, вездесущих администраторов фи­лармонии и других ярких и неординарных людей. Изредка загляды­вал в бар и А.В. Блещунов.

Наше знакомство, первый взаимоинтерес произошли там в непри­нужденной обстановке в уже далекие 60-е годы. Позже, работая в филармонии артистом-пианистом, я после или до репетиций забегал к нему в гости, благо, что его дом стоял недалеко от филармонии

В ту пору в Одессе работал всего один антикварный комиссион­ный магазин, где был довольно широкий выбор живописи и предме­тов декоративно-прикладного искусства, но особый интерес вызы­вал работавший по субботам и воскресеньям Староконный базар. В начале 70-х годов это было место общения любителей старины, коллекционеров, перекупщиков, аферистов, базар неожиданных на­ходок, арена эмоций и страстей, радостей и разочарований, здесь проявлялась многоликость человеческих взаимоотношений, деловая хватка, азы бизнеса познавались там в тесных, пестрых и шумных ря­дах. Это было время первой волны еврейской эмиграции, отъезжаю­щие или готовившиеся к отъезду лихорадочно продавали, а иные скупали иконы, церковную утварь, русское серебро, правда, как пра­вило, мало разбираясь в предмете.

Это было незабываемое время, когда еще встречались чудом сохра­нившиеся в лихолетье настоящие шедевры, картины мастеров юж­норусской школы живописи, еще живы были многие ветераны вой­ны, у которых сохранялись редкие трофейные вещи, были живы представители дворянского сословия — хранители духовных и куль­турных ценностей, еще не вывозили вагонами старинную мебель и картины антикварные хищники из Тбилиси, Прибалтики, Киева.

Наступило время первых предприимчивых "ходоков" по сбору антиквариата по дворам и квартирам Одессы. Антикварные вещи. предметы культуры и старины кочевали в городе по базарам, толч­кам, по рукам. Бывало, совершив лихорадочный круг, пройдя че­рез руки спекулянтов, перекупщиков, кладбищенский люд, мусор­щиков и прочей алчной своры, вещи находили владельца, истин­ного ценителя, коим, несомненно, являлся Александр Владимиро­вич Блещунов.

По антикварным вопросам мне доводилось контактировать со многими собирателями тех лет, я или продавал им предметы стари­ны, или устраивал покупки за скромные проценты. Вспоминается целая галерея портретов и характеров: Е. Липская, Б. Шелков, Л. федорков, И. Володин, В. Савко, Л. Иваницкий, С. Срединский и многие другие. Эти люди, как правило, ревностно относились друг к другу, как конкуренты были осторожны и часто недолюбли­вали друг друга.

Круг интересов Александра Владимировича был обширен, внима­тельно рассматривая приобретаемые вещи, приобретал охотно, но был всегда экономен, возможно, в душе надеясь, что подобные предметы ему принесут в подарок его многочисленные поклонники.

Возвратясь из далеких странствий (Бурятия, Урал, Хабаровский край...), я приносил ему интересные разнообразные предметы, кото­рые и по сей день хранятся в витринах и на стенах музея, я увлечен­но рассказывал о своих одиссеях, и это всегда вызывало у него жи­вой интерес.

Позже, увлекшись геологией и собирая коллекцию самоцветов, исходил многие регионы нашей необъятной страны, поднимаясь в горы и спускаясь в заброшенные Демидовские шахты, я, по при­езде в Одессу, заходя в гости к Александру Владимировичу, хвас­тал привезенными необыкновенными образцами, и мои сказы всегда интересовали хозяина. Он знал камни, разбирался в минера­логии, в его коллекции были камнерезные изделия — различные печатки, геммы — камеи, интальи, старинные резные восточные статуэтки, нэцке. Мы вместе рассматривали эти предметы, уточня­ли названия минералов, определяли их природное месторождение, проводили атрибуцию.

Слушая мои рассказы о камнях, путешествиях, Александр Влади­мирович, должно быть, вспоминал свою молодость, свои блестящие альпинистские восхождения и покоренные вершины.

В 80-е годы мэром Одессы был В.К. Симоненко, в прошлом извест­ный альпинист, любитель цветных камней, сильный и умный человек. Он воплотил в жизнь идею создания на базе квартиры А.В. Блещунова музея частных коллекций. В те годы в нашей стране это бы­ла смелая новаторская идея. Личная дружба, общие взгляды, увлече­ния связывали мэра и Александра Владимировича. Также Симоненко знал и ценил мое собрание камней-самоцветов. Я в составе воз­главляемых им делегаций экспонировал свою коллекцию в СССР, за рубежом.

Уже создавался музей в квартире Блещунова на первом этаже, шла реконструкция помещения, и возникла идея отселить и второй этаж, чтобы там открыть частный музей самоцветов. Александр Владими­рович поддержал эту идею, мы с интересом обсуждали концепцию развития музея, детали музейного дела.

Позже горисполком выделил мне под салон-мастерскую большое помещение в центре города, и идея совместного музея под одной крышей на ул. Гарибальди как-то сошла на нет.

Крылатая фраза гласит: "Все остается людям". Вещи переживают своих хозяев. Время быстротечно. Многих упомянутых мной земля­ков, увы, нет в живых. Но остаются добрые дела, остается память.

Музей личных коллекций — это и есть Эверест Александра Влади­мировича Блещунова.

Сложилось так, что мы долгое время не были знакомы, хотя зна­ли друг о друге (о том, что он знал обо мне, рассказывали общие знакомые). Неоднократно видел А. В. на филармонических кон­цертах. Там же, в филармонии, нас познакомила другая легенда Одессы — Л.Н. Гинзбург, которую я — и не только я, конечно, — вы­соко чтил и чту (мы с нею неоднократно проводили вечера памяти выдающихся деятелей культуры Одессы).

Знакомство с А.В. Блещуновым состоялось в нижнем фойе после окончания концерта. Александр Владимирович неожиданно для меня оказался простым в общении и на редкость приветливым.

"Как это нам удалось так долго оставаться незнакомыми? Вы до сих пор не видели мою коллекцию! Это я попросил Людмилу Наумовну познакомить нас. Приходите ко мне". (Примерно так говорил он: за давностью лет отвечаю только за смысл сказанного им) Он говорил столь естественно, что я неожиданно для себя признался: "Вокруг вас всегда много людей, мне неловко быть че­ловеком свиты".

Во время следующей встречи, которая тоже состоялась в филар­монии, А. В. вновь пригласил к себе. Я сказал, что "неловко прий­ти просто так". Он заметил: "А зачем просто так? Вы расскажите нам что-нибудь интересное". Такое предложение делало встречу реальной, но и обязывало... У меня есть не один десяток тем, кото­рыми занимаюсь углубленно, однако выбрал тему без колебаний: самое дорогое, что случилось в моей жизни, — 12-летняя перепис­ка с Ф.Г. Раневской. Не только я бережно храню ее письма, но и она передала мои в ЦГАЛИ (теперь — РГАЛИ), о чем написа­ла со свойственным ей чувством юмора: "Мой дорогой, я отправи­ла вас в вечность". Позднее ко мне приехала аспирантка из Моск­вы, которая работала над диссертацией об Алисе Коонен, близком друге Фаины Георгиевны. Она сказала, что встретила мое имя, изучая архив Раневской, и добавила: "По объему сохранившейся переписки Ф. Г. вы на втором месте, после А.А. Ахматовой". Это был приятнейший "удар"...

Итак, тема была найдена — "Письма Раневской". А. В. одобрил это предложение. Назначили дату встречи в его доме. Собралось много гостей. Я очень старался рассказывать интересно. Кажет­ся, это удалось. Не только слушали внимательно, но и задавали много вопросов. Интересовался деталями и А. В. Надеюсь, что он был доволен.

После рассказа, обернувшегося беседой, было небольшое засто­лье. Почитательницы А. В. принесли пироги, подали чай. Все было скромно и сердечно. Чувствовалось, что гости искренни в своем добром отношении к хозяину. Все оживленно разговаривали. А. В. больше слушал. Об экскурсии в этот вечер не могло быть и речи. Он предложил прийти днем и обещал "сам провести экскурсию".

Когда я пришел через несколько дней, ему было не по себе, но он не жаловался и "провел экскурсию"... сидя на стуле, который пере­мещали с места на место вдоль экспозиции. Вдруг он сказал: "Мне холодно. Греюсь прикосновением к теплокровному". Сказал полусмущенно. Эти слова отозвались болью... Навсегда запомнил сме­танное чувство сострадания (но не жалости) и глубокого почтения к интеллигентному человеку, который в самых сложных ситуациях вел себя достойно.

Он жив не только даром городу коллекции. Он жив даром под­линной интеллигентности, благодаря которой сохраняется само понятие нравственности. Как Гинзбург. Как Раневская. Рад, что прикоснулся к ним.