Припев
Не лучше ль прямо сразу в Буг,
Пока есть силы,
Все равно Блещунов
Сведет в могилы.
Для организации питания вывозилась армейская кухня. Устанавливался флагшток, на котором каждое утро на линейке поднимался флаг. Все участники были разбиты на отряды, и с ними проводились занятия по скалолазанию.
Скалолазанием занимались все участники. Опытные альпинисты говорили, что на Буге самая лучшая "скальная лаборатория" для занятий скалолазанием. Затем проводились соревнования. Всего в соревнованиях принимало участие около 300 человек. К соревнованиям были допущены все желающие, и даже те, у которых практика хождения по скалам ограничивалась тренировками на стенках, сложенных из ракушечника, парадного подъезда к курорту Куяльник, и ни разу не бывавших в альплагерях. Все это помогало молодым альпинистам-одесситам в дальнейших занятиях в альпинистских лагерях.
После соревнований и награждения победителей был праздничный обед, и затем праздник с канатной переправой на остров.
Все это осталось в памяти на всю жизнь.
Открытие "Карпат" и "Буга", как мне рассказывала старшая сестричка, принадлежит Александру Владимировичу Блещунову.
Отдельных слов заслуживает "демократизм" Александра Владимировича в отношении его квартиры. Несмотря на то, что в его квартире было сосредоточено много материальных ценностей (теперь авизованных в виде музея), к нему мог зайти любой не безразличный к альпинизму, ему кто-то из присутствовавших открывал верь, усаживали, где было место, и он участвовал в происходящем.
Есть несколько примеров, когда Александр Владимирович буквально на улице подбирал пацанов, приручал их и помогал по жизни, некоторые благодаря ему закончили институт (известный мне пример Грачева, следы которого теряются в Москве).
Из четверых детей в семье моих родителей трое прошли через руки Блещунова. Четвертый тоже был в горах, но не по линии Блещунова, хотя и признает, что зерно было брошено Александром Владимировичем.
В честь Александра Владимировича я назвал своего старшего сына Александром.
Виталий томчик
БОСС
Год 1967. Моего отца, военнослужащего, переводят в Одессу и я, после окончания школы приехав в Одессу, поступаю в ОТИПП им. Ломоносова. Мы живем в новом многоквартирном хрущевском доме на Черемушках, все друзья остались в далеком Североморске, и семнадцатилетний организм ищет выход из одиночества.
На стене в институте читаю объявление — "Все желающие заниматься альпинизмом — приходите...". А на экранах фильм "Вертикаль", и из магнитофона звучит — "Парня в горы тяни, рискни...". Скольких парней и девушек этот фильм привел в горы, а скольких фильм "Бригада" приведет на нары...
"Всех желающих" приглашали в Медин, вечером в среду, и с тех пор на долгие годы среда стала для меня главным днем недели.
Около Медина толпилась группа молодежи, руководил которой пожилой седой человек. Он спросил: "Кто может красиво написать объявление о том, что заседание альпсекции "Буревестник" будет проходить в аудитории № ...?". Я вызвался и со всей старательностью изобразил требуемое.
Плод моих усилий очень понравился руководителю, и я познакомился с Александром Владимировичем Блещуновым, за глаза называемом "Босс". А я буду писать далее А. В.
Тогда А. В. было 53 года, мне сейчас 54.
Была осень, подготовка к традиционному выезду в Крым на ноябрьские праздники, и А. В. пригласил меня, обладателя читаемого почерка, помочь в составлении списков на выезд. Так я попал на улицу Гарибальди, 19, в коммунальную квартиру А. В. , где он проживал в двух комнатах со своей мамой — Екатериной Мироновной. И квартира эта стала для меня вторым домом на долгие годы.
Я никогда не бывал в домах, где каждый вечер собиралось с десяток гостей, устраивались концерты артистов филармонии и преподавателей консерватории, проводились выставки не признаваемых властью художников, звучали стихи запретных поэтов. Меня, как и многих-многих других пацанов и девчонок, А. В. учил понимать литературу и поэзию, любить историю и старину, учил общечеловеческим ценностям и отношениям, привил страсть к горовосхождениям, а заодно научил тонко резать хлеб и есть сыр "Рокфор".
В доме А. В. я впервые прочел книги Солженицына и "Собачье сердце", отснятые на фотобумаге, влюбился в стихи Гумилева, пятая копия на папиросной бумаге, полюбил романы Грина, в довоенных изданиях.
Чего стоило, например, устройство выставки художнику Потапову, который работал в монастыре, занимаясь иконописью, а свободное время посвящал написанию портретов Тутанхамона, Эхнатона, Тийу и прочих правителей Древнего Египта. Потапов скромно признавался, что в прошлой жизни он был придворным художником фараонов, поэтому он их всех помнит в лицо. А. В. просил нас отнестись к рассказам Потапова с должным пониманием — "Все-таки художник не задается, он же не говорит, что был фараоном". В какой галерее в те времена могли рискнуть устроить выставку иконописцу, пишущему портреты фараонов? Мы завесили стены комнаты простынями и расположили на них эту уникальную выставку.
Но вернемся к первой поездке в Крым. Помогая в организации этого мероприятия, я понял, каким выдающимся организатором был А. В., какой колоссальной он обладал трудоспособностью и умением предусмотреть и учесть все мелочи. В 2-3 часа ночи, когда я уже ничего не соображал, А. В., затягиваясь очередной сигаретой, высчитывал, сколько надо купить сливочного масла, сколько десятков человек можно втиснуть в отсек общего вагона и сколько троллейбусов нам понадобится.
Из-за этих выдающихся способностей А. В. после войны неоднократно предлагали участвовать в разработках в области ядерной физики и космических лучей, а в его доме мне доводилось встречать академиков АлихановагА.И. и Алиханьяна А.И., которых на улице нервно поджидала свита в штатском.
Я думаю, о работе А. В. на Арагацкой космической станции напишут более сведущие люди, но точно знаю, что после работы в Армении А. В. о поездках за границу не мог и мечтать.
Итак, первый выезд в Крым. Общим прицепным вагоном до Симферополя, автобусами до Бахчисарая и через Большой каньон и яйлу к Ялте.
Мы шли почти всю ночь. Где-то впереди пробирался А. В., а за ним тянулись отряды и отделения новичков. Помню, что когда увидели внизу огни Ялты, и нам разрешили отдохнуть, не было сил даже ставить палатки, все залезли в спальники и мгновенно отключились прямо на земле, а в 6 нас уже растолкали — и бегом к Ялте, чтобы успеть на троллейбусы и к поезду.
В то время я посчитал, что был допущен какой-то просчет в планировании путешествия, ведь идти ночью по лесу и яйле и тяжело, и опасно, но гораздо позже А. В. объяснил мне, что таким образом достигалась, во-первых, первая стадия отбора будущих альпинистов, а во-вторых, как это ни парадоксально, чем сложнее были проводимые мероприятия, тем больше молодежи оставалось в секции и ездило на следующие выезды.
Январь 1968. Первые зимние студенческие каникулы. В разных вузах каникулы были в разные сроки, поэтому А. В. уезжал в Карпаты до начала каникул, арендовал хаты в Лазещине, встречал все прибывающие группы, организовывал их в отряды и под руководством бывалых альпинистов посылал на покорение Говерлы и Петроса. Возвращался он с последней группой студентов. Январь на склонах Говерлы, ночевки в колыбах — летних домиках пастухов пригодных только к защите от дождя, на нарах, с которых смеялся снег. А мороз бывал и под 30, а снаряжение — ватники и ботинки "вибрам" за 10 рублей, частенько сжигаемые при сушке у костра. На выходах одновременно несколько групп студентов, впервые надевших лыжи, которые по современным понятиям и лыжами не назовешь, — и всеми этими передвижениями и восхождениями А В. умудрялся руководить из хаты в Лазещине, без средств связи, которых в то время и не было. Студентам, прошедшим Карпаты и Южный Буг, А. В. выдавал удостоверение "Значок "Альпинист СССР", которое не признавалось Федерацией альпинизма СССР, но во многих альплагерях начальники учебных частей, лично знакомые с А. В., а частенько являющиеся и его учениками, закрывали на это глаза, и одесситы в первый же год получали 3 разряд по альпинизму. Это было важно, так как третьеразрядники уже назначались командирами отделений на одесских выездах и передавали свой скромный опыт новичкам.
Май 1968. Апофеоз предлагерной подготовки одесских студентов и шедевр организаторского таланта А. В. Скалы Южного Буга. Ближайшее к Одессе место с гранитными скальными выходами, пригодными для скалолазания. В те годы на Южный Буг выезжало около 600 человек.
Надо было решить вопросы перевозки — нанимались забытые сейчас грузотакси, вопросы питания — в армейской части напрокат брали работающие на дровах кухни (а скольких согласований это стоило!), продукты и дрова, палатки и снаряжение для скалолазания, аптечка и в те годы еще и бочка вина из института Таирова. 1 мая после линейки и импровизированного парада сотни людей с кружками стояли в очереди за своей пайкой вина.
А. В. лично стоял у бочки со списками в руках и отмечал каждого осчастливленного. Обдурить А. В. и получить лишнюю пайку было очень сложно, зато приветствовалось выпрашивание в виде самодеятельных гэгов и шуток. Через пару лет какой-то бдительный партийный работник усмотрел в этом символическом действе "спаивание молодежи", у А. В. были неприятности, и брать бочку вина на Южный Буг мы перестали. В результате все стали брать выпивку с собой, и уже не успокаивались на кружке сухого вина что приводило к перебору спиртного.
Особенностью формирования отделений на Ю. Буге, в Карпатах и в альплагерях было то, что отделения составлялись из представителей разных вузов. Это часто вызывало непонимание и обиды, зато потом все одесситы знали друг друга, а не только альпинистов своей секции.
А. В. придумал и выпустил жетон, "Дельфинку", которой награждались альпинисты за заслуги перед одесским альпинизмом. Дельфинки были номерные, всего было 500 штук, и в музее А. В. хранятся списки всех награжденных. Я получил дельфинку № 458 и сейчас бережно храню ее рядом со значком "Мастер спорта СССР" и "Инструктор альпинизма". Дельфинка была выпущена в 1966 г. к 30-летию секции альпинизма, к ней придавалось удостоверение с "Зароком" и "Маршем одесских альпинистов", который исполняется с безысходным оптимизмом.
И вот лето 1968 г. Иду на тренировку в Аркадию, и у Проблемной лаборатории ОТИХП, начальником которой А. В. являлся, на пл. 10 Апреля встречаю А. В. Он говорит, что у него "горит" путевка на август в альплагерь Адыл-Су, и не смогу ли я поехать. У меня была путевка на конец августа, в 5 смену, а это 4 смена, по погоде значительно лучше, и я с радостью соглашаюсь. Как я, одесский значкист, выжил и стал третьеразрядником в альплагере, я, никогда не видевший кошек и льда, не ходивший в связках, не державший в руках ледоруба, — это уже тема других повествований, но в конце смены в лагерь приехал А. В. и попросил меня и еще одного парня пойти с ним через перевал Донгуз-орун в Грузию и вернуться в Одессу морем. Я согласился, и мы через Северный приют двинулись к перевалу. А. В. был для меня кумиром и такой легендой, что когда на приюте девушка обратилась к А. В. со словами "Дедушка...", я был шокирован, а А. В. улыбнулся и сказал, что он уже действительно стар, и это его последний в жизни перевал в горах. Я был счастливым обладателем ботинок "вибрам", и поэтому меня А. В. послал первым рубить ступени, а сам, взяв в руки старое баранье ребро и врубая его в фирн, шел сзади в каких-то тапочках. Эту косточку А. В. долго хранил, подпирая ею ставню, но ее ценность знали только мы, и после его ухода эту кость, не подозревая, что это реликвия, выкинули.
После перевала, на спуске, по дороге была крупная осыпь, и А. В. запрыгал по ней с огромной скоростью и удовольствием, с криками счастья и радости. Мы не могли за ним угнаться, и А. В. подсмеивался над нами. Попали в дождь, переночевали в каком-то коше, без спальников и тепла. Утром добрели до села с автомобильной дорогой и зашли в столовую перекусить. Обслуга демонстративно не обращала на нас никакого внимания, и дружелюбия в их отношении к нам не наблюдалось. Я уже стал намекать, что нам лучше потихоньку убираться, но А. В. встал и ушел на кухню.
Он никогда не хотел рассказывать мне, что произошло на кухне, но вдруг на наш стол начали метать лепешки, зелень и огромную тарелку куриного мяса. Вкус этого обеда помню до сих пор, хотя уже и едал в фирменных кавказских ресторанах. Добрались до Сухуми, мест в гостинице, как всегда в советские времена, не было, и А. В., решив проявить невиданную щедрость, испросил у администратора номер люкс. Ответ, как и курицу в горах, я тоже запомнил навсегда. "Это у вас, в России, — сказал администратор, — номера люкс могут быть свободны. А у нас, в Грузии, именно люкс и занимают в первую очередь". Вот такой гордый был аджарец, занят ли сейчас этот люкс?
Такова история моего знакомства с А. В. и с альпинизмом — что неразрывно, как ледоруб с темляком.
Потом мы прошли долгий путь становления одесского "Буревестника", я — от новичка до мастера спорта и тренера, до призера и чемпиона различных соревнований, перенимая у А. В. навыки Управления. И Гумилев с Киплингом, которых мне открыл А. В., До сих пор мои любимые поэты.
Всплывающие в сознании сценки...
Карпаты. Я выдаю продукты отряду Сергея Михайлеца. А. В. спит, повернувшись к нам спиной. Я выдаю — тушенка, 3 банк сгущенка, 4 банки и т. д. Доводим до манной крупы, она в мешке весов нет. Я говорю: "Серега, давай отмерим литровой банкой, это примерно килограмм". А. В., не поворачиваясь от стены: "Нет", я в спину: "Почему нет?". А. В.: "Манка в воде тонет, значит, тяжелее". Я пытаюсь развернуть дискуссию о смачиваемости тел, поверхностном натяжении жидкости, но в ответ лишь умиротворенное сопение. Уел.
Игорь ЧОПП
ТАК НАЧИНАЛСЯ ПАМИР
АЛЕКСАНДРА БЛЕЩУНОВА
Летом 1939 года альпинистская судьба двадцатитрехлетнего студента Одесского института инженеров водного транспорта Александра Блещунова сделала крутой поворот и привела его на Памир. Давняя мечта его осуществилась! К этому времени Блещунов обладал уже определенным альпинистским опытом. Он закончил школу инструкторов альпинизма, побывал в составе одесских спортивных групп на вершинах Центрального Кавказа, восходил на легендарную Ушбу. Немало знаний приобрел он благодаря общению со старыми альпинистами — членами Крымско-кавказского горного клуба, особенно, с профессором Е.А. Кирилловым, которого он сменил на посту председателя Одесской альпинистской секции. Каждое лето Александр с товарищами отправлялся на Кавказ, где они покоряли одну вершину за другой. Его жизнь в эти годы была подчинена альпинизму — поискам и изготовлению надежного снаряжения, скальным тренировкам, "доставанию" подробных карт районов будущих восхождений, изучению отчетов тех восходителей, кто ранее побывал на вершинах. В этом сказался характер Блещунова — высокая серьезность в любом деле, доскональность в изучении всех вопросов подготовки, ответственность за результат. Он был не только избранным руководителем альпинистов, он был признанным авторитетом в секции альпинизма. В конце 30-х годов финансовые возможности альпинизма в Украине были весьма скромными. Поэтому Максимум, на что могли рассчитывать спортсмены, это восхождения на Кавказе. Но у каждого из них была своя мечта о далеких, не освоенных альпинистами горных районах. Александр Блещунов мечтал о Памире — загадочной горной стране, которая во многом оставалась для науки и спорта "белым пятном". И вот в июле 1939 года мечта стала реальностью.
По приглашению своего товарища, тоже альпиниста, Андрея Ще-валева Александр приехал на Памирскую биологическую станцию на Восточном Памире. Его радушно встретили директор — известный ученый П.А. Баронов — и сотрудники. Блещунов быстро перезнакомился со всеми, побывал на опытных участках и в лабораториях. Его интересовало решительно все, но он не забывал о главном: с Андреем они проверяли снаряжение, еще и еще раз изучали карту Восточного Памира. Перед выходом на маршрут Блещунов решил совершить тренировочное восхождение на ближайшую к биостанции вершину Зор-Чичекты высотой более 5000 метров над уровнем моря. Его проинструктировал Шевалев, который незадолго до этого поднялся на эту гору и снял записку советско-германской экспедиции 1929 года. С тремя спутниками Блещунов взошел на Зор-Чичекты, взял из тура записку, оставленную Андреем. Вид с высоты пяти тысяч метров на снежные великаны Памира произвели на него огромное впечатление. На обратном пути восходители встретили двух местных жителей-таджиков. У костра за кружкой крепкого чая Александр впервые услышал об озере Ранг-Куль и о таинственной и неприступной пещере Мата-Таш, где, по преданию, воинами Тамерлана якобы были спрятаны несметные сокровища. Это поражало воображение! Пройдут годы, и одесская экспедиция под руководством А.В. Блещунова проникнет в сердце Памирских гор, выйдет к озеру Ранг-Куль и побывает в легендарной пещере...
Незаметно пролетели несколько дней. Андрей закончил свою работу. Два товарища, распрощавшись с сотрудниками биостанции, взвалили на спины тяжелые рюкзаки и отправились в путь. Им предстояло преодолеть несколько горных хребтов, перебраться через бурные ледяные потоки и выйти к известному географам всего мира Усойскому завалу с юга, с Памирского тракта, ибо отсюда никто еще К завалу не поднимался. Такова была смелая и дерзкая цель.
В ночь на 19 февраля 1911 года чудовищная сила сотрясла землю. Склон гигантской горы высотой свыше трех тысяч метров внезапно двинулся с места и с потрясающим грохотом обрушился в долину реки Мургаб. Шесть миллиардов тонн скал образовали завал высотой в семьсот-восемьсот метров и шириной в 8 километров. Кишлак Усой с сотней жителей в одно мгновение был навсегда погребен. Ближайшие кишлаки были разрушены от сотрясения, погибли люди и скот. Мургаб уперся в завал — неприступную преграду. Уровень воды быстро поднимался. Образовывалось огромное озеро. Вода катастрофически разливалась, поглощая кишлаки, сады и посевы. Озеро нависло грозной неуправляемой силой над долиной. Если бы вода прорвала завал и устремилась вниз по Мургабу, Бартангу и Тян-джу, то в считанные минуты поглотила бы все живое на их берегах. Эту гигантскую катастрофу геологи назвали Усойским завалом, а образовавшееся озеро — Сарезским в память уничтоженного кишлака. Об этой катастрофе узнал весь мир. Преодолевая большие трудности, к завалу пробивались экспедиции, отдельные ученые и путешественники. Они хотели помочь в решении проблемы устранения угрозы прорыва воды... Спустя двадцать пять лет обо всем этом прочитал в "Туркестанских новостях" (1913 г.) и в "Русских ведомостях" (1914 г.) альпинист А.В. Блещунов. Желание побывать на Памире подкрепилось еще одной причиной — увидеть Усойский завал своими глазами.
Переход оказался более трудным, чем предполагали Блещунов и Шевалев — непогода, многоводность рек, неточности в карте и отсутствие опыта длительного пребывания в высокогорье значительно усложнили и без того нелегкий путь, потребовали значительно большего времени. Однажды в хаосе хребтов и глубоких ущелий они потеряли ориентировку. Силы и продукты были на исходе. Как быть? Куда идти? Решили так: Александр остается на месте с рюкзаками, а Андрей налегке поднимется на хребет и постарается оттуда наметить дальнейший путь. После рискованного подъема по отвесным скалам Андрею с трудом удалось выбраться на гребень хребта. Что помогло ему рассмотреть в хаосе гор единственно возможный путь — обостренное зрение, непреклонное желание найти выход из создавшегося положения или интуиция — кто знает? Но на рассвете друзья продолжали свой путь. Их вела мечта, надежда и твердые характеры. Александру идти было труднее, чем Андрею, он не был физически сильным человеком. Вспоминая об этом па-мирском эпизоде, Андрей Евгеньевич Шевалев, ныне доктор биологических наук, ряд лет занимавшийся экспериментальной медициной под руководством академика В.П. Филатова, один из зачинателей подводного спорта в Советском Союзе, исследователь жизни дельфинов, смелый яхтсмен, избороздивший на своей яхте северозападную часть Черного и воды Азовского морей, автор ряда научных трудов, говорит: "Шура был физически слабее меня, но обладал сильной волей, он шел на характере".
Уже на подходе к Усойскому завалу альпинисты встретили в долине двух всадников-таджиков. Они оказались участниками спасательной группы, которая разыскивала исчезнувшую водную экспедицию, связь с которой была потеряна.
Экспедицию Блещунов и Шевалев нашли на Усойском завале. Во время бури на Сарезском озере погибла и лодка с радиоаппаратурой. Это и было причиной отсутствия радиосвязи.
Одесситы провели несколько дней на берегу Сарезского озера в лагере экспедиции. От ученых многое узнали о завале, его нынешнем состоянии и "усойской проблеме", решением которой занималась Академия наук СССР: угроза новой катастрофы — прорыв завала — не исключался.
Покинув лагерь, они начали спускаться по горным тропам долины Бартанга. На головокружительной высоте тропа представляла собой узкий неровный карниз, по которому едва мог пройти человек с грузом, да и то, соблюдая крайнюю осторожность. Ноги скользили по мокрому скользкому сланцу, одна рука судорожно хваталась за малейшие неровности "стены", а глаза волей-неволей косили в сторону пропасти. Но это оказалось не самым трудным. Начались овринги. Овринги на Бартанге — это не тропа, даже не узкий ненадежный карниз. Овринг — это отдельные выступы в отвесной скале, соединенные иногда настилами из веток кустарника, которые свободно лежат на забитых в щели кольях или обломках дерева. Ненадежность их ощущалась постоянно. Самыми страшными оказались места, где перемещаться можно было только по выступам, где едва помещалась ступня. Внезапно такая "тропа" переходила в висячий мостик — зыбкое качающееся сооружение из двух натянутых тросов, настила из веток и плит сланца. В просветах между ветками виден был бешено мчащийся ревущий Бартанг. Такие же мостики были перекинуты через реку. Однажды в низовьях Бартанга такого мостика не оказалось. Здесь русло реки было более широким, и перейти ее вброд было невозможно.
Из маленького кишлака, расположенного неподалеку, заметили альпинистов, и к ним уже шли люди. Таджики оказались радушными и доброжелательными. Они сразу предложили свой, проверенный веками таджикский способ переправы. Надув несколько бараньих шкур, два парня погрузили на них рюкзаки одесситов, улеглись сами и оттолкнулись от берега. "Плот" подхватило течение и понесло. Парни усиленно гребли руками, направляя его в нужное место. У берега быстро вскочили на ноги, мгновенно выгрузили рюкзаки и переправились обратно. Более молодой таджик показал альпинистам, как нужно лечь на надутую шкуру — санач, как закрепиться и как действовать руками. Он тут же вошел в воду, лег на санач и, преодолев поток, выбрался на противоположный берег. Энергично замахал руками, торопя альпинистов.
Первым переправлялся Андрей. Посредине потока его развернуло, накрыло волной и понесло вниз мимо места, где ждал таджик. Санач вырвался из рук. Андрей, отчаянно работая руками, преодолел течение и выбрался на берег метрах в двадцати ниже по течению. Переправа для Александра чуть не закончилась трагически. Река рванула его санач, он еле удерживался на скользкой шкуре. Вдруг санач закрутило и неудержимо повлекло вниз по течению. Справиться с ним было невозможно, не было сил. Санач продолжало нести все дальше и дальше. По берегу за ним бежал Андрей. Неожиданно санач швырнуло к берегу, вынесло на мелководье, где Андрей помог товарищу выбраться на берег. Поздно вечером у большого жаркого костра они. наконец, согрелись после ледяного купания, высушили вещи и поели. Постепенно приходили в себя...
Дальнейший путь по берегам Бартанга и Пянджа до Хорога они прошли "легко", ибо все, как известно, относительно, а у них для сравнения были "хождения по мукам" в поисках пути к Усойскому завалу и бартангские овринги. Только теперь Блещунов мог в полной мере понять смысл памирской поговорки — кто на Бартанге не бывал, тот Памира не видал.
Трудности и опасности пути не заслонили собой красоты могучего, все еще загадочного Памира. Белые пятна "крыши мира" манили, звали, будили мысли об организации экспедиции на Памир. Нет, не когда-нибудь, а в следующем году!
Блещунов заболел Памиром.
|